http://leteha.livejournal.com/596554.html
Взгляд Лукойла ("Не надо жадничать")
http://www.expert.ru/printissues/expert/2007/42/prosto_ne_nado_zhadnichat
Самые интересные цитаты:
1 ."Если мы с вами начинали жизнь в девяностые годы, когда средний коэффициент извлечения нефти (КИН) был на уровне 24–27 процентов, то сейчас он приближается к 40 процентам."
Сравним:
Потенциал современных методов повышения нефтеотдачи пластов (декабрь 2006)
http://www.oilcapital.ru/print/technologies/2007/02/121133_105118.shtml
"в отрасли уже ряд десятилетий идет постоянное падение среднего проектного коэффициента извлечения нефти (КИН), который с 51% в 1960 г. уменьшился до 35% в 2000 г., а значение КИН за три последних пятилетних периода опустилось до 27-28%. Только за счет низкого КИН потенциальные извлекаемые запасы нефти в РФ уменьшились на 15 млрд тонн."
Мы ее теряем
http://www.expert.ru/printissues/expert/2006/46/my_ee_teryaem/print
В последние десятилетия наряду с традиционными первичными и вторичными методами добычи нефти стали получать все более широкое распространение третичные методы, или так называемые методы увеличения нефтеотдачи, которые могут использоваться после или одновременно с первичными и вторичными. Их применение обычно дает прекрасные результаты: объем извлекаемой на поверхность нефти (и, соответственно, конечный КИН) увеличивается в полтора и более раз по сравнению с традиционными способами добычи. Причем наибольший эффект они обеспечивают именно на «трудных» месторождениях
Ну а как с этими прогрессивными методами обстоят дела в России? По рапортам нефтяных компаний — просто блестяще: в последние полтора десятилетия объемы добываемой с помощью МУН нефти вроде как многократно возросли, в результате чего Россия якобы обогнала по этому показателю признанного мирового лидера — США. Но как утверждают отраслевые эксперты, радужная картина ничего общего с действительностью не имеет. По их словам, к методам увеличения нефтеотдачи у нас относят все чаще применяемые технологические приемы интенсификации добычи, которые приводят к ускорению темпов отбора нефти, а вовсе не к ее более полному извлечению. Использование непосредственно МУН в последние 15 лет у нас было практически полностью свернуто — по сравнению с пиковыми значениями 1989 года объемы добытой с их помощью нефти снизились на порядок и сейчас в 20 раз меньше штатовского уровня. Косвенным подтверждением столь печальной картины является все тот же падающий проектный КИН.
Более того, ученые-геологи в один голос говорят о том, что вышеупомянутый рост применения методов интенсификации добычи, напротив, приведет к снижению нефтеотдачи. По словам отраслевых экспертов, нефтяные компании не скрывают, что сегодня зачастую попросту снимают «сливки» с подконтрольных им месторождений, мало заботясь о долгосрочных перспективах добычи и многострадальном КИНе.
В грубом приближении стратегия «снятия сливок» выглядит так: на месторождении закрывается значительное число скважин с малым дебитом и, соответственно, высокими операционными издержками на тонну добытой нефти; благодаря использованию разных технологических методов интенсификации добычи, в частности гидроразрыва пласта, дебит оставшихся скважин увеличивают. В результате добыча нефти растет, финансовые показатели, благодаря уменьшению средней себестоимости добычи, улучшаются, зато часть трудноизвлекаемой нефти оказывается загубленной.
Косвенными свидетельствами этого процесса, который особенно активно шел в 2000–2004 годах, стало сокращение фонда действующих скважин гораздо ниже запроектированных уровней и параллельное уменьшение себестоимости добытой нефти, а также быстрый рост среднего дебита скважин. Если не считать «Татнефть» и «Башнефть» с их преимущественно выработанными и трудноизвлекаемыми запасами, описанные процессы наблюдались во всех крупных компаниях, но с особой интенсивностью они шли в упомянутый период в ЮКОСе и «Сибнефти». Дебит скважин у этих компаний за пять лет вырос приблизительно вдвое, а себестоимость добычи оказалась на фантастически низком уровне, которым до этого могли похвастаться лишь страны Персидского залива.
По оценке отечественных ученых-геологов, процессы закрытия скважин и интенсификации добычи могут стоить стране 5–6 млрд тонн потерянных запасов. Объективности ради стоит заметить, что представители упомянутых нефтяных компаний убеждали нас в прямо противоположном — в том, что используемые ими методы на самом деле приведут к росту коэффициента нефтеотдачи и просто непонятны отставшим от жизни отечественным геологам (см. статью «Слишком много нефти»). Но за несколько лет мы так и не смогли получить четких доказательств (например, динамики показателей проектных и текущих КИНов) в пользу такого тезиса ни от самих нефтяников, ни от независимых экспертов или ученых.
Отчасти недоиспользование МУН связано с субъективными факторами. Российские компании развращает сверхобеспеченность запасами (кстати, для вышеупомянутых «Татнефти» и «Башнефти» это как раз нехарактерно), которая позволяет им довольно беспечно относиться к ресурсной базе. К тому же нефтяные холдинги последние годы проходили стадию формирования, в ходе которого их владельцы больше заботились о краткосрочных целях вроде наращивания капитализации для выхода на зарубежные рынки или «выдаивания» активов для новых приобретений и экстенсивного роста.
Но полагать, что наши бизнесмены плохие и беспечные, а за рубежом — порядочные и рачительные, было бы слишком наивно. Главная причина удручающего положения с эффективностью использования ресурсов все же лежит за пределами компетенции отдельных недропользователей. Тем более что работающие в России ТНК с иностранным капиталом в отношении к ресурсной базе слабо отличаются. Отсюда можно сделать и другой вывод: технологическое отставание российских компаний причиной слабого применения МУН тоже не является.
Дело в том, что добыча нефти с использованием МУН, хотя и оказывается рентабельной, по экономической привлекательности все же значительно уступает другим доступным для нефтяных компаний способам вложения средств (см. график 7). В других странах этот недостаток прогрессивных технологий компенсируется, с одной стороны, разными формами поощрения со стороны государства (налоговые льготы, финансовые субсидии на НИОКР и т. п.), с другой — осознанием добытчиками того факта, что лежащая в недрах нефть — их собственность, из которой разумно извлечь максимум пользы до момента полной выработки или продажи другой компании.
Но в России в силу специфики наших законов ни один из этих побудительных мотивов не работает.
Советская система экономического стимулирования внедрения МУН была свернута в начале 90−х (см. статью «Не все так плохо, не все так хорошо»). Более того, во времена ельцинского хаоса был внедрен так называемый плоский налог на добычу полезных ископаемых, в соответствии с которым выплаты на тонну добытого сырья были установлены на одинаковом для всех недропользователей уровне независимо от характера разрабатываемых запасов. Это резко уменьшило возможности налоговых махинаций, но в то же время сделало экономически менее привлекательным разработку трудноизвлекаемых запасов и применение сложных и затратных МУН.
В дополнение к этому российские компании, в отличие, например, от американских, не являются собственниками недр и находящихся в них минералов, а лишь получают от государства временную (обычно на 15–20 лет) лицензию на их разработку — по ее окончании компания может разрабатываемого участка лишиться. Соответственно, наши компании за имеющийся у них срок, который существенно меньше среднего периода жизни нефтепромысла, стремятся извлечь наиболее «сладкие» куски, а добычу частично загубленной трудноизвлекаемой нефти оставить потомкам.
Ситуация усугубляется тем, что до последнего времени должный контроль за добывающими углеводороды компаниями отсутствовал — соответствие их деятельности проектным нормативам особо не проверялось, а лицензии за плохое поведение ни у кого не отбирали.
КИН и другие страшные звери
http://www.expert.ru/printissues/expert/2006/46/chto_takoe_kin/
Слишком много нефти
http://www.expert.ru/printissues/expert/2006/46/qa_rollinz/
Вот наша компания относительно небольшая, и мы не видим серьезных возможностей расширения своей добычной базы в России. Поэтому будем использовать все возможности по применению современных методов добычи нефти и увеличения КИН. В планах у нас поднять КИН на наших месторождениях до 45–50 процентов.
— По-моему, вы единственные из всех работающих в России нефтяных компаний, кто объявил о планах увеличения КИН. Почему раньше-то отмалчивались?
— Во-первых, нам нужно было собрать достаточно данных о месторождениях после реального бурения и добычи, чтобы подобные планы посчитать исполнимыми. Во-вторых, требовалось время, чтобы защитить наши новые методы освоения месторождений в надзорных органах, изменив соответствующим образом ТЭО его разработки.
КИНА НЕ БУДЕТ?
http://www.profile.ru/items/?item=22682
Минприроды утверждает, что сейчас российские компании извлекают лишь 30—35% разведанных запасов, остальные 65—70% безвозвратно теряются. В мире аналогичный показатель составляет 50% и выше. Чтобы статистика была более доказательной, Минприроды приводит динамику роста КИН в США с 1990 по 2000 год — с 0,35 до 0,41. В России за тот же временной промежуток он снизился с 0,39 до 0,31, утверждает Минприроды.
Не все так плохо, не все так хорошо. 11 декабря 2006
http://www.expert.ru/printissues/expert/2006/46/slabiy_kontrol_neftedobychi/
— Коэффициент нефтеотдачи — один из важных показателей эффективности недропользования. Как у нас сегодня обстоят с этим дела?
— В 1965 году проектный КИН по России в целом составлял около 48 процентов, с течением времени его величина уменьшалась и сейчас опустилась до 35,5 процента (речь о накопленном значении. — «Эксперт»).
— Выходит, нефтедобыча у нас становится все более хищнической?
— Один только показатель — динамика проектного КИНа — не дает основания так судить. Строго говоря, этот показатель вообще отражает ожидаемые, проектные, а не достигнутые в какой-то период времени результаты. В начале разработки месторождения коэффициент нефтеотдачи вообще нулевой, постепенно он увеличивается до проектного, и только при закрытии месторождения можно определить реальный КИН. Но в России еще нет ни одного месторождения, где разработки были бы полностью завершены, ну, может, за исключением нескольких мелких.
Между тем уже давно идущее снижение проектного КИНа связано с влиянием ряда факторов. В советские годы при утверждении этого показателя шла борьба между Министерством нефтяной промышленности и Министерством геологии: первое тянуло КИНы вниз — на мой взгляд, это было более объективно, а второе прилагало усилия, чтобы они закладывались повыше (и зачастую преуспевало), что повышало значение сделанных геологических открытий и величину утверждаемых проектных КИНов. Кроме того, в шестидесятые господствовали слишком уж оптимистичные представления об эффективности процесса заводнения (закачка воды в пласт для вытеснения нефти и поддержания ее тока к скважинам. — «Эксперт») и других методов воздействия на нефтяные пласты, благодаря чему опять же утверждались более высокие проектные КИНы. Ну а главное, на протяжении последних десятилетий постоянно ухудшалась структура запасов. Еще в середине семидесятых годов было введено такое понятие — активные и трудноизвлекаемые запасы, доля последних к настоящему времени превысила 50 процентов.
— А как же США? Ведь там, несмотря на аналогичное, но еще более значительное ухудшение структуры запасов, проектный КИН, наоборот, все время повышается. Чем же мы хуже?
— Я долгое время занимался анализом ресурсной базы этой страны, изучал специальную литературу, нашу и американскую. Но я данные по коэффициентам нефтеотдачи или аналогам нашего проектного КИНа на текущий момент нигде у них не нашел.
Данные по числителю этого показателя — начальным извлекаемым запасам — можно найти без проблем и в динамике, и по месторождениям. В США прекрасно понимают, что эти сведения мало о чем говорят: сегодня можно извлечь 20 процентов, а завтра, когда нефть подорожает, — 30 или 40. А вот данных по знаменателю — начальным геологическим запасам найти невозможно. Более того, наш известный ученый нефтяник Владимир Щелкачов, долго занимавшийся историей нефтяной промышленности Америки, прямо писал, что за все время так и не смог найти сведения о начальных геологических запасах нефти в этой стране.
В начале восьмидесятых годов в США была подготовлена правительственная программа по применению методов повышения нефтеотдачи пластов. Нам удалось достать доклад программы по определенным каналам. Вот там действительно были данные о начальных геологических и начальных извлекаемых запасах, но только на тот момент. Доклад рассматривался в конгрессе, и его авторы доказывали, что проектный коэффициент нефтеотдачи в США небольшой — 32,8 процента.
— Выходит, мы все-таки не хуже, и особых проблем с эксплуатацией недр у нас не наблюдается?
— Не все однозначно. С одной стороны, после того, как пришло частное предпринимательство и подорожала нефть, стали вновь запускать неэффективные скважины, законсервированные в советские времена. Более того, в последние годы нефтедобытчики чаще корректируют утвержденный первоначально КИН в большую сторону — утверждаемые уровни этого показателя немного повысились и составляют 25–50 процентов.
С другой стороны, российские нефтяные компании по большому счету используют лишь традиционные технологии, которые давали хорошие результаты на менее сложных запасах. В подавляющем большинстве случаев при оценке проектного КИНа в качестве методов, позволяющих повысить нефтеотдачу пласта, рассматривается только заводнение, а современные методы увеличения нефтеотдачи (МУН, или третичные методы, — см. таблицу. — «Эксперт») практически не применяются. Это еще один фактор, негативно сказывающийся и на проектном КИНе, и на извлечении запасов. Есть и другие серьезные проблемы.
— Кстати, о прогрессивном. Раньше в прессе шла острая дискуссия о методах интенсификации добычи, которые наиболее активно использовали ЮКОС и «Сибнефть». Действительно ли им с помощью трехмерного моделирования пласта, снижения числа скважин, гидроразрыва пласта (образование искусственных трещин в пласте) и других высокотехнологичных штучек удавалось одновременно улучшать экономические показатели и повышать показатели извлечения нефти?
— Названные вами методы всем давно известны и практически всеми используются. Суть в другом. У ЮКОСа была стратегическая линия: как можно быстрее отобрать нефть с низкой себестоимостью. Это вписывалось в пропагандируемую в прессе идею, которую мне доводилось слышать и от нефтяников-бизнесменов, что нефть после 2050 года никому не будет нужна и резко подешевеет.
Эти компании в основном не увеличивали нефтеотдачу, а занимались интенсификацией добычи нефти и снижением ее себестоимости. Например, закрывали скважины с малым дебитом. На некоторых месторождениях у них себестоимость была как на Ближнем Востоке, что совершенно противоестественно — у нас не такие сказочные геологические условия, как у арабов. Грубо говоря, они отбирали самые жирные куски и не занимались тем, о чем говорили.
Если говорить о снижении числа действующих скважин, работа некоторых из них может быть экономически даже нецелесообразна, но их нельзя закрывать, поскольку они обеспечивают полноту выработки запасов. Тем более что у нас месторождение по закону о недрах сдается в аренду не пообъектно, а целиком, а это значит, что в нем должны одновременно разрабатываться все запасы — и легкие, и сложные для добычи.
Это особенно актуально для России, где, в отличие от тех же США, запасы находятся в собственности государства, а не частных лиц. Допустим, нефтяная компания выработала все лучшее на лицензионном участке за 20 лет, получила хорошую прибыль, а потом говорит: я лицензию продлевать не буду. Кто захочет дорабатывать перешедшее в нераспределенный фонд месторождение с оставшимися трудноизвлекаемыми запасами?
